Май буйствовал в Севастополе по полной программе – ослепительное солнце, шелест листвы прямо за распахнутым окном классного помещения, восхитительные запахи цветов, лезущих отовсюду, из любой трещины в асфальте. Запахи этих самых цветов совершенно изумительно смешиваются с доносящимися со стороны курсантской столовой запахами свежеприготовленного борща и макарон по-флотски, образуя невероятной силы и привлекательности аромат, за который средневековые и нынешние парфюмеры отдали бы полжизни, а может и больше!
Иногда со стороны санатория-профилактория, расположенного на противоположной стороне Песочной бухты, до нашего учебного корпуса долетали противные вопли павлинов.
Солнечные лучи попадали в окна самым невероятным образом – даже если светило, подчиняясь космическому миропорядку, продолжая свой путь по небу, уже не могло светить прямо в наши окна, оно умудрялось посылать нам зайчики, отражаясь от зарешёченных окон секретного лабораторного корпуса напротив.
Как Вы правильно, читатель, понимаете, учить всякие мудрёные предметы, экзамены по которым нам предстояло сдавать в ходе сессии, было, в общем-то, сродни подвигу. Ну, или совсем рядом с подвигом. Было в выражении лиц отдельных представителей нашего класса, зажавших руками уши и уткнувшихся остекленевшим взглядом в секретную тетрадь с конспектами лекций, что-то героическое. Я бы с ними точно в разведку пошёл.
Остальные же товарищи курсанты предпочитали заниматься вещами более приятными.
Некоторые, положив секретный чемодан с поднятой крышкой на стол и, уперевшись лбом в стопку тетрадей внутри, сладко спали, готовые, однако, в любой момент вскочить по стойке смирно. Курсантский сон есть явление ещё не исследованное всякими физиологами и психологами, а также сомнологами. Курсант спит, как дельфин! У дельфина во время сна одна половина мозга спит, а вторая постоянно обеспечивает регулярное всплытие для дыхания, отвечает за движение, контроль окружающей среды. Так и курсант сладко дрыхнет головой в чемодане, при этом все его чувства, включая шестое, постоянно настороже и готовы дать команду на моментальное просыпание и рефлекторные действия, которые должен осуществить военнослужащий при входе в классное помещение разных там дежурных офицеров и бесчисленных проверяльщиков. В общем, есть у вышеперечисленных врачей обширное поле деятельности для написания большого количества кандидатских и докторских диссертаций, точно есть! На пару научно-исследовательских институтов хватит!
Другие же мечтательно разглядывали потолок, живописуя себе картины приключенческих похождений в планируемом после сдачи очередного экзамена увольнении в город. Правда, неприятная мысль о самом экзамене заставляла периодически раскрывать конспект, прочитывать пару строчек, а потом опять накатывала сладкая истома при мысли о грядущей встрече со студенткой из Севастопольского приборостроительного института, с момента своего основания служившего главной кузницей жён для курсантов двух севастопольских училищ – ЧВВМУ им.П.С.Нахимова (чмупсовцев, чмупарей в просторечьи) и СВВМИУ (голландёров, соответственно, так как их училище располагалось на берегу бухты Голландия).
Значимую часть времени занимало прослушивание вещавшей на волне (как сейчас помню) 204 метра румынской радиостанции «Отдых». Румыны гоняли для отдыхающих на пляжах Констанцы и других местах весенне-летнего разврата современную эстраду, всякие там дыц-дыц-дыц, прерываемые с 11 до 12 часов народной румынской музыкой, от которой сводило зубы как верхней, так и нижней челюстей. Зато в 12.00 каждый день передавали «Музыку по вашим заявкам», когда можно было услышать самые последние композиции самых популярных групп или исполнителей (что такое «хит» мы тогда не знали вовсе). Радиоприёмники нам иметь было категорически запрещено приказом аж самого Министра обороны, дабы не подвергать наши неокрепшие умы развратному воздействию вражеской пропаганды, поэтому группа любителей эстрады располагалась с приёмником в самом дальнем от дверей класса углу. Главное тут было – чтобы не вошёл внезапно в аудиторию тот самый пресловутый проверяльщик, который был обязан сразу же изъять приёмник и тут же написать рапорт на его владельца, которого могли даже на гауптвахту отправить за нарушение приказа вышеупомянутого Министра. Поэтому во время концерта «Музыка по вашим заявкам» дверь в коридор слегка приоткрывалась, и в образовавшейся щёлке появлялся горящий глаз дежурного по классу, контролировавшего подходы к аудитории.
Но концерт длился недолго, учиться не хотелось и надо было чем-то заполнять образовавшийся вакуум. Шпоры (шпаргалки), как правило, писались либо заранее, либо в первый день подготовки к наступавшему на нас неотвратимо экзамену. Иногда шпоры покупались за бутылку-другую у тех, кто уже этот экзамен сдал, но наш класс предпочитал делать эти супермикровыжимки из конспектов самостоятельно.
Так как природа не терпит пустоты, то придумывались различные соревнования, которые можно было проводить, не выходя из класса. К примеру, сколько кто может просидеть без дыхания на одном вздохе. Кандидаты сначала паровозно дышали, насыщая кровь и альвеолы лёгких кислородом, потом плотно сжимали губы, а большим и указательным пальцами правой руки – ноздри. Несколько внимательных судей наблюдало за чистотой соревнований, велась таблица результатов, проводились четверть-, полу- и финалы.
При каждом выдающемся результате аудитория взрывалась отборными восторженными матерными выражениями, фантазия в выражении своего восхищения ничем не ограничивалась, что однажды привело нас к конфузу. После очередного раунда соревнований в дверь класса постучали, все мгновенно (на всякий случай, так как проверяющие дверь распахивали без предупреждения) заняли свои места и стали усердно изучать свои конспекты. Дверь тихонечко открылась и перед нами появилось небесное создание — лаборантка кафедры радиотехнических средств, чьи окна располагались как раз напротив наших и отражали лучи солнца именно в наши окна.
Лаборантка была объектом восхищения всех курсантов ЧВВМУ поголовно, она об этом, естественно, знала и была этим чрезвычайно довольна. Носила со вкусом подобранную, так сказать – фирменную – одежду, подчёркивающую её весьма привлекательные формы. Вожделение курсантское было чисто эфемерным, поскольку все знали, что она замужем за выпускником нашего училища, ныне в звании капитана 3 ранга возглавлявшего лабораторию, где и трудилась беспрерывно во благо военно-морского флота его жена.
Красивая стройная женщина в слегка просвечивающем платье стояла у преподавательского стола и искрилась в солнечных зайчиках, пробивавшихся сквозь листву деревьев, растущих под нашими окнами.
Более двух десятков нижних челюстей с явно слышимым грохотом рухнули на столы и секретные чемоданы… С клыков закапала слюна…
— Здравствуйте, мальчики, — приятным голосом сказало небесное создание.
Класс изумлённо внимал.
— Вы меня, конечно, простите, за вторжение без предупреждения, но я была вынуждена зайти к вам.
Мы оживлённо зашумели, в общем говоре превалировали высказывания о том, что, мол, заходите хоть каждый день, по поводу и без повода, и вообще мы готовы выделить ей отдельный стол на веки вечные в нашей аудитории, писать за неё все бумажки и чертить на ватмане все схемы, которые она готовит в своей лаборатории.
Молодая женщина (жена начальника лаборатории, капитана 3 ранга двухметрового роста, сто десяти килограммов веса и с кулаками с голову пионера старшего возраста) между тем, лучезарно улыбаясь, продолжила:
— Я, мальчики, женщина взрослая, выросшая в военно-морской семье и обожавшая в детстве бывать на кораблях у своего отца, поэтому я думала, что мои уши уже ничем не удивить. Но за последние дни я услышала столько нового, что мои уши начали светиться в темноте. Даже кожа на них облезать стала лохмотьями.
Опустив глаза долу (рассматривая при этом её стройные ноги), класс пристыженно молчал.
Лаборантка придала своему лицу строгий, насколько можно, вид, насупила брови и осуждающе заявила:
— Ну, ладно я – подготовленная жизнью женщина, но дело в том, что у меня в кабинете работают ещё две девочки по 18 лет от роду, так вот они уже несколько суток после начала сессии работать не могут, а начальство ругается, требует все задания выполнять беспрекословно, точно и в срок, как и написано в Уставе внутренней службы! – блеснула знаниями Устава красавица. – Так что давайте думать, как исправить ситуацию.
Обрадованные возможностью вступить в разговор, товарищи курсанты обрушили на красивую собеседницу массу предложений, как то:
— закрыть наглухо окна в лаборатории (ибо не фиг подслушивать, что мы говорим в нашем классе, а также во исполнение приказа о сохранности секретной документации, так как сеток на окнах лаборатории не было, и любая секретная бумажка могла улететь на радость нашему вероятному противнику);
— использовать ватные шарики для перекрытия слуховых проходов;
— познакомить молодых лаборанток со специально выделенными курсантами нашего класса, что гарантировало бы через двухнедельный срок полную потерю упомянутыми лаборантками всякого смущения во время прослушивания военно-морского языка.
Первые два предложения были категорически отвергнуты противной стороной, над третьим обещали подумать. В свою очередь нам было предложено:
— закрыть окна наглухо в нашем классе;
— прекратить ругаться матом.
Эти предложения были столь же категорично отвергнуты нашей стороной. Вы можете представить себе атмосферу в аудитории при температуре плюс 28 градусов этого самого Цельсия, понимаете ли, так, при нахождении в ней более двух десятков молодых организмов мужского пола? Я бы так сказал – это была бы та ещё атмосферка! На хлорпикрин она была бы похожа!
В ходе длительных переговоров было достигнуто соглашение о том, что мы будем ругаться шёпотом (ну, — в полголоса!), а женское трио не будет к нему внимательно прислушиваться.
Третье предложение же нашей стороны было решено обсудить в дальнейшем.
Небесное создание очаровательно улыбнулось всем сразу (хотя каждый думал, что улыбка предназначена персонально ему) и исчезло, оставив после себя еле слышимый аромат очень дорогих французских духов «Клима̕» («Climat»).
Между тем чем-то нам всё-таки хотелось себя озадачить и лучшие умы класса пытались придумать новое развлечение. Затея с задержкой дыхания уже себя исчерпала. Идею нежданно-негаданно подбросил нам наш замечательный легкоатлет и спортивная гордость нашего взвода Серёга Лахин, прибывший с тренировки.
Спорт в нашей Системе (то есть – в системе военно-морских учебных заведений) очень уважали, поэтому все спортсмены были лицами практически неприкасаемыми и херили на корню самоподготовку вместе с сессией ради высоких спортивных достижений. Все начальники училищ спорт поощряли, так как ежегодно в Системе проводилась Спартакиада ВВМУЗов (Высших военно-морских учебных заведений) и наши адмиралы друг перед другом выёживались – вот, мол, какие у меня классные атлеты учатся, а у тебя – лаптем щи хлебают!
Это я к тому, что нещадно и бесчеловечно измучив себя на тренировке, Серёга принял душ, погрелся на весеннем солнышке и прибыл в класс полным удовлетворения, но томимый жаждой. Прямо от дверей наш рекордсмен направился к тумбочке, стоявшей в углу неподалёку от окна, на которой на мелолитовой тарелке благородно-тускло блестел гранёный графин с рюмкой-стопкой в качестве затычки. Графины эти испокон века делались в Гусь-Хрустальном, на Уршельском стекольном заводе и назывались по номенклатуре почему-то «министерскими». Тем не менее, они по нормам снабжения поступали во все части и на корабли ВМФ СССР. Менять воду в графине было святой обязанностью дежурного по классу. Так же дежурный отвечал и за чистоту стоявшего рядом на блюдечке стакана. Серёга взял стакан, посмотрел его на просвет и выдал легендарную в нашем училище фразу: «Этот стакан не так кристально чист, как наша родная партия!», после чего поставил стакан, вытащил рюмку-стопку из графина, схватил его за горлышко, несколько раз круговыми движениями придал воде форму водоворота, запрокинул голову (было видно, как выдвинулся вперёд кадык!) и начал жадно пить.
Весь класс зачарованно смотрел на Серёгу! Он, понимаете ли, не пил – глотков, как у нормального человека, пьющего воду, не было! Вода из вертикально удерживаемого графина практически непрерываемой струёй вылетала из горлышка и, не задерживаясь, исчезала внутри нашего легкоатлета. Лишь иногда подрагивал выдвинутый кадык.
После того, как последние капли воды влетели в бездонную ёмкость Серёгиного желудка, он опустил графин, похлопал себя по животу, подумал и длинно-утробно рыгнул!
Ответом ему был шквал аплодисментов! Серёга сперва изумился, а потом, гордый произведённым впечатлением, картинно расшаркался в поклоне.
Как Вы, читатель, поняли – класс мгновенно захватило новое соревнование – питиё графина на скорость. Немедленно был разработан кодекс чести соревнования, на стекле графина были сделаны фломастером отметки, до которых надо было заливать воду, начерчена на доске таблица результатов.
По настоятельному требованию Серёги сами соревнования было решено перенести на следующий день, чтобы он был в равных со всеми условиях, ведь он-то уже графин принял, а хронометрия при этом не проводилась.
В тот день лаборантки из того самого кабинета, как они не прислушивались, но матерных выражений так и не услышали. Только раскаты хохота периодически заглушали пение птиц и шелест колышимых ветром листьев.
До самой вечерней поверки во взводе царила атмосфера оживлённого обсуждения предстоящих поединков курсанта с графином. Каждый был готов стать чемпионом, однако где-то в глубине сознания тревожно вспоминался мгновенно исчезающий в Серёге водопад, не оставлявший другим реальных шансов на победу.
Утром следующего дня наш взвод практически в полном составе на завтраке от чая отказался.
В курилке возле учебного корпуса, где мы традиционно накуривались перед началом самоподготовки (так на нашем военном языке обзывался процесс поглощения, зубрёжки конспектов или приятного безделия в случае, если курсант во время семестра почему-то вдруг всем на удивление изучал преподаваемый предмет), уже чувствовалась атмосфера некоего нервного возбуждения. Как будто мы сейчас шли не на обычную сампо, а на самый что ни на есть экзамен, от сдачи которого напрямую зависело – поедешь ты в отпуск на полный срок, или придётся задержаться в так называемой «академии» (на время подготовки и пересдачи академической задолженности).
Для проведения соревнований нужны были точные электронные часы с секундомером (были в наличии у главстаршины Сергея Зинченко, подпольный псевдоним — Зинча, фантастически красивые японские Seiko), графин, о котором я уже Вам, читатель, рассказал, судьи, обязанные следить за полным выпиванием воды – до последней капельки! – и правильным хронометражом со стороны Зинчи. В помощь ему выделили его кореша с детства Серёгу Ленца.
Расходным материалом, естественно, являлась обыкновенная вода. В те далёкие времена мы и подумать не могли, что будем когда-то пить бутилированную воду или ставить на кухне специальные фильтры для получения обыкновенной питьевой воды! Поэтому пополнение израсходованной жидкости было поручено дежурному по классу, и пополнение это происходило из-под крана в находящемся рядом гальюне. В те времена вода из крана текла вку-у-с-ная-превкусная!
Таким образом, для старта соревнований всё было готово! Очерёдность участия определялась в обычном режиме – по списку в алфавитном порядке, как мы были указаны во всех журналах, ведомостях и документах.
И пошло-поехало!
После длинного звонка в 9.00 все курсанты училища расселись за своими столами в классных аудиториях. Минут 15 все создавали видимость рабочего процесса – доставали из секретных чемоданов учебники и тетради с конспектами, раскладывали их в живописном беспорядке на столах, кидали ручки и карандаши. По коридорам же слонялись дежурные разных уровней, а также наши начальники курсов. Как говорил вице-адмирал Радзевский, «честный ребёнок любит не папу с мамой, а трубочки с кремом. Честный матрос хочет не служить, а спать. Поэтому его надо принуждать к службе!» Курсанты учиться тоже не хотели, а хотели развлекаться. И их к учёбе принуждали. Время от времени двери аудиторий распахивались, офицеры придирчиво оглядывали помещения и пытались одним своим строгим видом целеустремить курсантов на разгрызание гранита науки до полного истирания клыков.
Когда шаги последнего проверяльщика затихли в дали коридоров и на пролётах трапов, мы начали чемпионат!
Право первого удара по мячу, то есть выступить под номером один вне всякого списка, было предоставлено нашему легкоатлету. Серёга, стройный донельзя (а каким ещё быть легкоатлету?), снял с себя верхнюю часть рабочего платья (так по нормам снабжения именовалась наша повседневная рабочая одежда) и представил нам на обозрение свой изящный торс, на котором можно было пересчитать каждое ребро, и вообще можно было использовать в качестве анатомического пособия. Продемонстрировав с поочерёдным подъёмом рук свои бицепсы и трицепсы, Серёга принял позу атлета со знакомых из школьных учебников изображений олимпиоников.
Класс восхищённо наблюдал. Правда, кто-то крикнул: «Не томи, Геракл засушенный!» Сергей взял графин, раскрутил воду в нём уже знакомым зрителям движением, несколько раз глубоко вздохнул, потом резко выдохнул, запрокинул голову назад и поднял графин!
— Старт! – крикнул Зинча и пустил секундомер.
Как красиво летела вода! Водопадом прямо-таки! Совершенно спокойное лицо Лахина резко контрастировало с нашими возбуждёнными рожами, все толпились вокруг трёх Серёг и смотрели то на быстро убывающий уровень воды в опрокинутом графине, то на стремительно бегущие на табло часов цифирки.
Как только последние миллилитры воды исчезли во рту Лахина, прозвучала команда:
— Стоп!
Если честно, то моя память не сохранила тех самых чемпионских цифр, но знаю точно – эти цифры соответствуют времени свободного вытекания полутора литров воды из вертикально опрокинутого графина «Министерский» при нормальном атмосферном давлении, температуре воздуха +28°С, в конце мая на географической широте Севастополя!
В каком восторге пребывал наш взвод! Я точно уже знал, что победителем будет Серёга и никто другой! Однако, как оказалось, были ещё отдельные представители, помышлявшие о побитии вновь установленного рекорда.
Дежурный по классу пулей слетал в гальюн и обратно – графин был вновь полон до самого верха. Под придирчивыми взглядами всего класса часть воды была отлита в стакан, чтобы уровень в графине был ровно по нанесённые метки.
Вторым номером выступал Лёша Бойцов по прозвищу Лёпа – личность во многом уникальная и достойная отдельного рассказа. Если мне не изменяет память, то было у Лёпы ещё около тридцати прозвищ, на которые он без всяких проблем откликался. Пришедший в наш класс из рафинированной московской семьи, из спецшколы для детей особо талантливых родителей, Лёпа не то, что не курил и не пил, он даже матом ругаться не мог и чрезвычайно смущался и конфузился, когда кто-либо рядом матерился. Правда, к концу первого курса курсант Бойцов не ругался, а просто разговаривал матом, не вынимал в свободное время из зубов папиросу «Беломорканал», а также мог выпить бутылку «Жигулевского» пива без закуски и без потери сознания.
Лёпа, подражая пока ещё неофициальному чемпиону Лахину, так же снял с себя рубаху робы, сымитировал разрывание на груди отсутствующей тельняшки и подошёл к графину.
— Готов, — сказал Лёпа, сжимая правой рукой горло графина.
— Старт! – скомандовал Зинча.
Лёпа мгновенно вскинул руку, и струя воды полилась ему в рот! Часть её всё-таки пролетала мимо широко распахнутой челюсти, попадала на щёки, скатывалась по шее на волосатую грудь и ниже.
Внезапно глаза Лёпы изумлённо округлились, и он засеменил, продолжая поглощать падающую из горлышка воду, по направлению к окну. Левой рукой он как-то странно схватил себя за горло, потом в диком прыжке подлетел к окну, сунул кому-то в руки графин, плюхнулся на подоконник животом и выдал наружу тугой фонтан из непереваренных остатков ужина, завтрака и почти полутора литров питьевой воды!
— У-у-р-а-а-аааа! – вырывалось из его глотки вместе с фонтаном.
Откуда-то снизу ему вдруг ответили истошным воплем:
— А-а-а-аааа, с-с-суки-и-и! – и послышался топот чьих-то ног, — вы что там, охренели?
Оказалось, что во время Лёпиного фонтанирования под нашими окнами проходил наш же дежурный по роте. Только постоянная бдительность и настороженность, воспитанная ежедневной и бескомпромиссной охотой на курсантов-нарушителей воинской дисциплины со стороны нашего начальства, позволила ему вовремя среагировать на утробный вой Лёпы и совершить манёвр уклонения.
Дежурный по роте до поступления в училище отслужил 2 года срочной службы на кораблях Черноморского флота, а потому словарный запас имел побогаче нашего!
Много нового для себя услышали в этот день молодые лаборантки кафедры радиотехнических средств флота. Дежурный, обращаясь к затихшему, но периодически вздрагивающему Лёпе, сучил ногами, складывал из пальцев обеих рук различные неприличные фигуры, показывал руками совершенно отвратительные жесты, изо рта его вылетали брызги и бесчисленное количество разных ранее нам неведомых словосочетаний, самым же приличным из которых было только окончание «… у пьяной обезьяны!»
Лёпа слушал всё это крайне внимательно, смотря на старшину влажными виноватыми глазами. Таким взглядом встречает вернувшегося с работы хозяина собака, только что наложившая здоровую кучу на дорогой ковер в прихожей.
Дежурный ругался мастерски, иногда по-русски певуче, а иногда речетативно!
Неожиданно Лепандр (а это было одно из его прозвищ!) дёрнулся и прицельно выдал в сторону старшины очередной залп – не менее мощный, чем первый!
-М…лядь!!! – взвыл матерно жертва Лепиного обстрела.
Если бы существовал такой вид спорта, как прыжки назад, то наш дежурный в нём был бы вне конкуренции! Жаль также, что не присутствовали при этом регистраторы из Гиннеса – прыжок с места назад на несколько метров долгие годы прославлял бы нашего старшину на весь мир!
Дежурный, подвывая и оглядываясь, рванул подальше от нашего окна.
Почему в тот день флот не потерял несколько будущих офицеров – мне до сих пор не понятно. Часть из нас выли волками, скрючившись и извиваясь на паркете, держась руками за животы. Часть билась лбами о секретные чемоданы и о столешницы, слёзы брызгами разлетались в стороны и расплывались сине-фиолетовыми пятнами на страницах секретных тетрадей! Кто-то обессиленно цеплялся за плечи соседа и тыкался ему лицом в широкую грудь, оставляя на рабочем платье мокрые пятна. Мы визжали, хрюкали, пищали, рожи мгновенно распухли и покраснели, вдохнуть и выдохнуть было невозможно и невероятным счастьем становился простой глоток воздуха, с хрипом добытый сквозь сильнейший спазм диафрагмы.
Лепандр схватил стакан, в который отлили перед вторым раундом соревнований лишнюю воду, и старался прополоскать рот. Его мучали повторные позывы.
Нами опять овладела истерика.
Дальше было всё не так интересно – все постарались зафиксировать свои личные достижения, так как регламентом соревнований участие в нём было обязательным. Кто занял почётное второе место – я не помню. Когда очередь дошла до меня, хоть и хотел я показать результат, близкий к чемпионскому, но на полпути некстати вспомнил фонтанирующего Лёпу. В итоге я был с позором снят с соревнований, так как половина содержимого графина вылилась мне за шиворот.
Как мы не обессилили от хохота – одному Богу известно!
Информация о проводимых в четвёртом классе нашего курса безобразиях мгновенно разлетелась по всем другим классам и тут же стала обрастать самыми невероятными подробностями.
Как Вы, читатель, понимаете, этот день был для самоподготовки бездарно потерян!
Никита Трофимов
