Штрихи к портрету Героя, водрузившего Знамя Победы над рейхстагом, в контексте и на фоне событий восьмидесяти послевоенных лет.

Конкретика подвига: знамя № 5 на фронтоне

16 апреля 45-го нача­лось наступление на Одере, а в двадцатых числах месяца бои уже шли в самом Берлине. Два­дцать седьмого части Идрицкой дивизии генерала Шатилова пробились к району Моабита. Батальону капитана Неустроева было приказано прорваться к мосту Мольтке-младший и не дать взорвать его.

У комбата Неустроева некоторую тревогу вызывала вторая рота Антонова, недавнего выпускника училища, на войне – без году неделя. Потому во главе роты комбат решил от­править своего замполита лейтенанта Алексея Береста.

Не дожидаясь, пока саперы разберут завал, преградивший путь, лейтенант Берест повел группу автоматчиков через проломы в стенах. Вышли к огромному мрачному зданию с решетками на окнах. Это была зловещая Моабитская тюрьма.

Напротив тюрьмы горело ка­кое-то здание, слышался    шум падающих железных балок, гу­стой дым  стлался над землей, и  под  его   прикрытием,  мино­вав Моабит, Берест вывел сво­их солдат в сквер.

Между тем стрельба не умолкала ни на минуту.  Небо стало серо-желтым. Повсюду громоздились груды кирпича, темнели закоп­чённые    остовы разрушенных зданий, огрызки стен. Израненные деревья, выставив в стороны культяпки веток, стояли над темными провалами воронок.

Пройдя через трамвайный парк – огромное скопище вагонов с выбитыми стеклами, – группа Береста вышла, наконец, к реке Шпрее с высокими бе­регами, облицованными гранитом. Слева виднелся полураз­рушенный широкий разводной мост. Берест вытащил из планшета карту и определил, что это как раз и есть мост Мольтке-младший.

Выход на набережную преграждал хаос баррикад. Около первой, свалившись набок, стоял разбитый немецкий автобус. На углу, впереди, через дорогу возвышалось полукруглое многоэтажное здание – как оказалось, министерство внутренних дел. В общем, «дом Гиммлера». Так его окрестили, а потом так даже не упоминали в докладных и других документах. В общем, знаковый объект. И его предстояло брать...

На   рассвете 29 апреля группа   бойцов из батальона Неустроева    просочилась на другой берег, но там, под огнем противника, им пришлось залечь за баррикады. Вместе со всеми, стремительно перебежав  мост,  Берест упал на мостовую. Совсем рядом рвались фаустпатроны,    разбрызгивая вокруг горячие осколки. На лейтенанта, лежащего у самой  реки, кто-то навалился. Сначала он  подумал, что упал раненый, и попытался высвободиться из-под него. Но оказалось, что это младший сержант Петр Пятницкий – легендарная личность.

Однажды, в минуту смертельной опасности он уже прикрывал замполита своим телом. Берест отчитал его за это. Тот смущенно оправдывался: дескать, упал, не разобрав, куда. И вот теперь снова – прикрывает...

Берест приказал Пятницкому  передать по цепи бойцам, что по сигналу они атакуют белый дом, оказавшийся, увы, зданием посольства нейтральной Швейцарии.

То справа, то слева по мостовой, как лошадиные подковы, цокали пули, но лейтенант по­лз к разбитому автобусу, чтобы оттуда осмотреться. Убедившись, что он принял правильное решение – сначала нужно захватить белый дом, замполит подал сигнал, и солдаты стремительно бросились с ним через набережную. Бросив гранату в подвал, и нырнув в клубы дыма и пыли, Берест свалился куда-то вниз, и очутился лицом к лицу с четырьмя немцами. Но следом за ним прыгнул еще один солдат, немцы поспешно подняли руки.

У пленных удалось выяснить: «дом Гиммлера»   обороняют   эсэсовцы и моряки-подводники, в общем, как сейчас сказали бы, спецназ, сброшенный сюда  на  парашютах  в ночь на двадцать восьмое апреля по приказу самого Гитлера.

Тем временем, выстрелы в здании  раздава­лись  все  реже:  чувствовалось, что домом уже овладели наши. Нужно было связаться со шта­бом полка и доложить обста­новку, определиться, что делать дальше.

Эсэсовцы, засевшие в здании министерства внутренних дел, по-видимому, не ожидали с нашей стороны такого напора. Потому были взбешены, поняв, что русским удалось за­хватить дом напротив. И когда на мосту через Шпрее по­казались бегущие связисты с катушками, они открыли по ним силь­ный огонь. Связисты залегли.

«Побьют ребят», – подумал Берест. Взгляд его упал на по­левой немецкий телефон, сто­явший в углу комнаты. Он при­казал одному из солдат про­браться к угловому окну и кри­кнуть связистам, чтобы они привязали кабель к камню и бросили его в окно, а сами по­ка оставались бы за баррика­дами. Всё так и сделали. Немец­кий аппарат был исправен. Ед­ва к нему присоединили прово­да, как зажужжал зуммер. Бе­рест взял трубку.

– «Восьмой» вызывает «семна­дцатого», – сказали на другом конце провода.

– «Дом Гиммлера» пробо­вали? – По голосу Берест сразу узнал «восьмого» – командира полка полковника Зинченко.

– Будем пробовать, но нас мало, поддержите артиллерией.

– Хорошо, поддержим. Жду от вас до­несений из «дома Гиммлера».

Но сразу успешно «пробовать» не вышло – «дом Гиммлера» пришлось штурмовать дважды. Только когда подошли под­разделения батальона старшего лейтенанта Давыдова, группа Береста ворвалась в его подваль­ное помещение. Дальше всё было сложнее.

Гитлеровцы погасили свет, потому приходилось пробираться в темноте. Бои начались и на верхних этажах. Потолок гудел от топота солдатских ног и от взрывов гранат. Впереди мигнул карманный фонарик, и кто-то из солдат рядом с Берестом за­пустил в том направлении длинную очередь. И так – шаг за шагом вперёд и вверх...

Бои в здании министерства внутренних дел шли весь день 29 апреля и затем всю ночь. Только к шести ча­сам утра удалось полностью очистить его от гитлеровцев. Можно сказать, это была репетиция штурма рейхстага –  главного штурма войны.  Причём, на «логово» с разных направлений вышли боевые группы разных соединений и частей. И у всех были свои «репетиции» – боестолкновения в центре германской столицы были ожесточённейшие. У многих бойцов за пазухой были самодельные флаги и флажки, которые каждый хотел донести до рейхстага. И, конечно же, кому-то это посчастливилось сделать. Кому-то – нет…

Из канцелярии Гиммлера хорошо была видна Королевская площадь, сплошь по­крытая надолбами, завалами и баррикадами. В глубине ее стояло большое черное здание с ребристым куполом наверху. К центральному входу с колоннами вела массивная лестница с широкими ступенями. Из окон здания, обложенных кирпичом, виднелись стволы пулеметов и скорострельных пушек. В парке, примыкавшем к площади, угадывались очертания за­маскированных зенитных ору­дий и самоходных установок «фердинанд». Перед громадиной здания проходил широкий канал-ров. Без всяких сомнений: под прицелом противника был каждый метр площади.

Телефонисты протянули связь к «дому Гиммлера», Берест позвонил командиру полка:

– Товарищ «восьмой!» «Дом Гиммлера» взят! Вижу перед собой большое темное здание.

– Я буду сейчас у вас сам, – ответил полковник Зинченко.

Здание  на площади было очень похоже на рейхстаг. Об этом же говорили и карты, но, чтобы окончательно убедиться, привели двух пленных.

– Это рейхстаг, –  в один голос заявили они.

Весть  эта   мигом разнеслась по всем этажам, сотни глаз уже по-иному смотрели на «логово», до которого удалось добраться. Кто-то  сказал:

– Так вот он какой, проклятый!

Солдаты ликовали: «Будем брать!». Начальство подтвердило: «Будем! Надо готовиться».

Здесь же, в «доме Гиммлера», Берест собрал коммунистов и комсомольцев. Замполит был  предельно краток:

– Товарищи! Нам выпала великая честь водрузить Знамя Победы над рейхстагом.

Не было, наверное, такого бойца, кото­рый не вызвался бы сделать это. Но первыми поднялись сержанты Пятницкий и Щербина.

– У нас есть знамя, – в ру­ках у Пятницкого был кусок красного полотнища.

В двенадцатом часу 30 апреля после артиллерийского налета группа бойцов с криком «Ура!» вырвалась на Королевскую площадь. До рейхстага, его «анфаса», главного входа было мет­ров двести-триста. Вроде бы не так далеко. Но неимоверный шквал огня и металла обрушился на наших солдат. Осколки ри­кошетили и со звоном падали на булыжную мостовую.

Берест бежал, падал, вскакивал и сно­ва бежал. Он увидел, как упал Пятницкий, и закусил губу: «Убит!». Но сержант пополз дальше, припадая к земле, дер­жа в левой руке самодельное знамя. Берест прыгнул в канал, через кото­рый были перекинуты рельсы, и спрятался за ними. Рядом были бойцы – кто смог добежать и плюхнуться рядом.

Рейхстаг буквально грохотал и дымился от выстрелов. Из его окон вырывались жалящие языки пламени. До­статочно было пошевелиться кому-нибудь, как с крыши без промаха били снайперы. Вот дернулся и затих один солдат неподалеку от лейтенанта, дру­гой...

Берест не чувствовал ни хо­лода апрельской воды, ни смертельной усталости, ни боли в руке, разбитой в кровь. Оста­валось каких-нибудь сто метров до рейхстага, но сильно по­редевшая цепь залегла. Намертво. Даже голову невозможно было поднять при таком огне.

– Так вот ты какой, проклятый! – глядя на рейхстаг, прошептал Берест, вспомнив чьи-то слова.

Снова мощно ударила наша артиллерия. Рейхстаг окутался дымом в разных местах занявшихся пожаров – гореть там было чему. Лязгая гусеницами, в конце улицы показались советские танки, а из подвалов «дома Гиммлера» с криками «Ура!» выскочила и пошла в атаку рота старшего сержанта Сьянова. В стремительном броске она увлекла и залегшую цепь. Бросок – и вот он, «проклятый»!

Первые бойцы уже взбежали на широкие массивные ступени и забросали гранатами высокую, пробитую в нескольких местах осколками дверь. Через проломы в стенах в вестибюль рейхстага заскакивали бойцы. Здесь царил полумрак и вмиг – смолкла стрельба. Где-то наверху гулко отдавались шаги кованых сапог, как выстрелы, хлопали двери. Осторожно ступая, солдаты вышли в огромный зал. Верхние этажи, подвалы еще занимали гитлеровцы. И покоя от них долго ждать не пришлось…

Только через несколько часов напряжение боя спало – стало темнеть. И казалось, что боевая задача решена. Однако рейхстаг был полувзят, полузанят…

Уже после Этого боя в рейхстаге появился комбат Неустроев, перенёсший сюда свой КП. Еще позже – комполка Зинченко.

«Где знамя?», – спросил  полковник у комбата. Тот рассказал о том, что знал: о погибшем на ступенях рейхстага Пятницком, о Щербине, о флаге первой роты, которое установили в окне – чтобы сразу было видно со стороны наступавших. К тому же, в разных местах здания к этому времени были установлены самые разные самодельные флаги и флажки...

– Я не о том, – резко перебил Зинченко, – где знамя  Военного совета под номером пять, которое передали в полк?

Неустроев чуть ли не онемел…

Не получив ответа, Зинченко позвонил начальнику штаба полка: «Где знамя?», – «Да вот здесь, вместе с полковым стоит». – «Срочно сюда!»

Минут через двадцать прибежали со знаменем два солдата – Егоров и Кантария, которым и суждено было стать Героями.

Зинченко им: «Наверх, на крышу! Водрузить знамя на самом видном месте».

Минут через двадцать разведчики возвращаются – подавленные, растерянные.

– Там темно, у нас нет фонарика… Мы не нашли выход на крышу!

Зинченко, что неудивительно, матом: «Родина – ждёт! Весь мир ждёт! Исторический момент! А вы… фонарика нет… выхода не нашли».

Обращаясь к Неустроеву, Зинченко добавил: «Товарищ комбат! Примите все меры к тому, чтобы водрузить знамя немедленно!»

Комбат, соответственно, обращается к Бересту. Тот берет около десятка автоматчиков Щербины и уходит в темноту...

Вскоре на втором этаже снова раздались автоматные очереди, разрывы гранат. Завязался новый бой...

 Из-за артиллерийских обстрелов, разрывов снарядов лестница во многих местах была разрушена, зияла провалами. Чтобы подняться наверх, штурмующие образовывали живую лестницу. «Нижним», как говорят в цирке, был могучий Берест, ему на плечи взбирался один солдат, на него – второй. Буквально: солдат со знаменем он вынес на своих плечах, кого-то тащил за шиворот. Как руководитель, ответственный за выполнение операции, лейтенант и на крышу рейхстага вышел первым – выяснить обстановку, помогал он и устанавливать штурмовой флаг, ставший Знаменем Победы...

– Знамя Победы уста­новлено на самом видном месте – на бронзовой конной скульптуре на фронтоне главно­го подъезда, – доложил Берест, когда вернулся с крыши. – Сто лет простоит, – улыбаясь, сказал Берест Неустроеву. – Мы его, знамя, к лошади притянули…

Напряжение вроде бы спало – задача выполнена, штурмовой флаг № 5 установлен. Об этом и прошёл доклад по всей «цепочке». С точки зрения «официоза» всё стало на свои места: приказ – доклад об исполнении. Правда, затем, днём 2 мая, после окончательного падения рейхстага, его перенесли на разбитый купол здания – на самую верхотуру, воткнув его в трубу, предназначенную для флага третьего рейха. Сделали это Егоров и Кантария. Надо сказать, рискуя жизнью, – вполне реально было сорваться вниз с высоты метров шестьдесят. Но это было только через полтора суток.

Казалось бы, вот он, момент прихода Великой Победы – к самому 1 Мая, ко Дню Международной солидарности трудящихся. Но… Отстоять Знамя Победы оказалось не легче, чем его водружать.

Сергей ГОРБАЧЁВ,
председатель Союза журналистов Севастополя,
член Союза писателей России, капитан 1 ранга