Зимой 1915 года, когда положение союзников под Дарданеллами несколько ухудшилось, Английское командование потребовало более энергичного содействия нашего Черноморского Флота.
Командованию же Черноморского Флота было ясно, что действия Флота, без поддержки сильным десантным корпусом, могли свестись только к демонстрации. Ясно было и то обстоятельство, что силы противников были неравны. Один “Гебен” без поддержки береговых батарей был почти равен по силе всему Черноморскому Флоту... Впрочем об этом раздумывать не приходилось — распоряжение Ставки было получено и флот, в составе 4-х линейных кораблей, 2-х крейсеров, 2-х гидро-крейсеров (корабль, обеспечивающий групповое базирование гидросамолётов с возможностью их выпуска в полёт и приёма с воды. На Черном море были переоборудованы лайнеры «Император Александр III» и «Император Николай I» в авианесущие корабли, оснащенные 6-8 гидросамолетами), нескольких миноносцев и дивизиона морских тральщиков, вышел к Босфору. Цель похода — разрушение Босфорских укреплений. “Бомбардирскими” кораблями назначены были линейные корабли “Пантелеймон” и “Три Святителя”.
В одно чудное апрельское утро, на рассвете, когда лунный свет спорил с лучами восходящего солнца, а легкий ночной бриз только слегка рябил зеленовато-синюю поверхность моря, флот подходил к Босфору. Вдали, в утренней дымке чуть намечался Пролив, далее виднелись казавшияся воздушными горы, справа угадывался Фальшивый Босфор и слегка темнел мыс Кара-Бурну.
С рассветом на стеньге и реях Адмиральского корабля “Евстафий” взвился сигнал: “крейсера в дозор” и “кораблям назначенным в операцию следовать по назначению”.
Стройные красавцы - крейсера, положив руля и увеличив ход, отделились от Флота.
“Память Меркурия” шел в дозор к Эрегли, а “Кагул” на запад к Кара-Бурну. Дивизион морских тральщиков в двух кильватерных колоннах по четыре в каждой, стройно прошел мимо «Евстафия», направляясь к Босфору. За ним последовали “Пантелеймон”, “Три Святителя” и миноносцы. Только два нефтяных “Новика” остались при Адмирале.
Гидро крейсера — “Император Николай I” и “Император Александр III” застопорили машины и стали спускать на воду гидропланы. Эти гидрокрейсера были новейшими и лучшими пароходами Русского общества пароходства и торговли (РОПиТ), были вооружены каждый VII - 120 м/м орудьями п несли по 10 гидропланов. Их скорость не превышала 16 узлов. Крейсер “Память Меркурия” шел средним ходом на ост, оставляя за собой длинную нерасходящуюся полосу дыма. Скоро скрылись из вида оставшееся с гидро-крейсерами корабли и группа судов, следующая к Босфору.
Около 6 часов утра к югу от крейсера быль замечен дымок. Очень было похоже на то, что турецкие береговые посты заметили крейсер и, сигнальным костром кого-то предупреждали о появлении неприятеля. Начальник Бригады крейсеров Адмирал Покровский приказал внимательнее наблюдать за дымом. Через некоторое время на правом крамболе, т. е. справа по носу показался турецкий парусник. Крейсер застопорил машины и дал предупредительный выстрел под нос шхуны. Турки, знавшие в чем дело, бросились в привязанную за кормой шлюпку. Несколькими выстрелами из 47 м/м орудия шхуну зажгли. Темь временем шлюпка со шхуны пристала к борту. Человек семь пожилых турок, в чалмах, вылезли по штормтрапу на палубу. Поклонившись с достоинством и, сделав установленный “селям”, старший пз них вручил, встретившему их офицеру, шкатулку. В ней оказалось около 10000 пиастров. Турок объявили военнопленными и заперли в кочегарном баке. Крейсер дал ход и лег на прежний курс, направляясь ко второй замеченной по носу шхуне.
Наблюдавший за горизонтом и замеченным дымом флагманский штурман доложил адмиралу, что этот дым принадлежите быстро идущему параллельным курсом судну. Прошло еще с полчаса. Судно значительно опередило крейсер, изменило курс на норд и пошло па пересечку курса. Через несколько минуть его мачты и трубы показались над горизонтом. “Память Меркурия” прибавил ход до полного навстречу повернувшему на вест судну. Несколько минуть наблюдения и флагманский штурман, сбежав с дальномерного мостика, просил разрешения Адмирала дать на “Евстафий” следующего содержания радиотелеграмму: — «Глаголь Иже 251,270». Это означало: «Гебен находится в квадрате И. 251 и идет на вест».
В 7 час. 30 мин. — крейсер повернул на обратный курс увеличивая ход до самого полного. Его корпус содрогался и из всех труб повалили еще более густые клубы дыма. Немедленно это радио было передано малой мощностью на “Евстафий”, а вслед за тем, 10 киловатная станция крейсера загудела во всю, предупреждая Английского Адмирала, что “Гебен” находится у Кефкенач. Сильнее задымил и “Гебен”. Он, видимо, увеличивал ход, не желая упустить столь легкую добычу. Расстояние до него было 160 кабельтовых, но стало быстро уменьшаться. Уже в 8 ч. утра выяснилось, что “Гебенъ” идет со скоростью 26 узлов в то время, как крейсер не мог развить более 21. Пролетавший мимо наш гидроплан сообщил сигналом что он видит неприятеля. В бинокль можно было узнать военно-морского летчика старшего лейтенанта Утгоф... Вскоре расстояние уменьшилось до 100 кабельтовых и “Гебен” открыл по крейсеру огонь. Стреляла одна носовая башня — сверкал огонь залпа, из стволов орудий вырывался черно-желтый клуб дыма, затем, после 35 долгих секунд ожидания, за кормой вздымались гигантские всплески снарядов. Ближе и ближе ложились они: то справа, то слева по борту подымались водяные смерчи... Но вот на горизонте показались поджидавшие противника “Евстафий” и “И. Златоуст”. Слева, со стороны Босфора спешили на присоединение к ним “Пантелеймон” и “Три Святителя”. Увидев наши корабли, “Гебен” как будто опешил н прекратил стрельбу. “Память Меркурия” свою задачу выполнил - обнаружил противника и навел его на свои главные силы. Уменьшив ход до 15 узлов, он заняла, свое место в боевом порядке флота, в голове колонны. Слева на горизонте показался еще один дымок — то возвращался из дозора крейсер “Кагул”. Видя перед собой только два наших корабля, “Гебен” решительно пошел на сближение...
В 8 ч. 57 мин., почти одновременно, с дистанции 97 кабельтовых обе стороны открыли интенсивный огонь. С первых же залпов “Гебена”, “Евстафий” был взят в “вилку”. С мостика “Память Меркурия”, находившегося всего в 2 кабельтовых от него, отчетливо было видно, как водяные столбы всплесков обрушивались на палубу и мостики. Временами “Евстафий” совершенно исчезал среди гигантских всплесков.
В это время “Пантелеймон”, лучший ходок из трех однотипных кораблей, он свободно развивал 17 узлов, казалось, не шел, а летел... Громадный белый бурун поднимался под его форштевнем... Далеко отстал от него “старичок” “Три Святителя”. С первых минут боя “Гебен” занимал выгодное для стрельбы положение — солнце было за ним и несмотря на применяемые в этом случае цветные стекла прицелов, все же мешало нашим комендорам. Всплески наших снарядов были плохо видны в, казавшейся расплавленным оловом воде. По этой ли причине, или потому что стекла, дальномеров беспрерывно заливались водой, наша стрельба что называется, “не клеилась”. Восьмидюймовые орудия давали большие недолеты и разбрасывали по целику. Считая, что стрельба, благодаря не точному измеренному расстоянию, хуже обыкновенной, начальник бригады крейсеров адмирал Покровский приказал передавать на “Евстафий” флагами измеренное нашими дальномерами расстояние. То и дело подымались цифровые сигналы — 97, 95, 90... 80 кабельтовых... По этой ли причине, или потому что флагманский артиллерист справился с затруднениями, или потому что перестало мешать солнце, так как курс менялся к Норду, но вскоре и “Гебен” попал в “вилку” и частично скрывался в облаках разрывов наших, рвущихся о воду фугасных снарядов. Но он упорно шел на сближение и расстояние уменьшилось до 76 кабельтовых.
Вступавший в это время в строй “Пантелеймон” вдруг поднял зеленый флаг, означающей — “выхожу из централизованного управления огнем”. Или командир его, капитан первого ранга Каськов не был доволен управлением огнем со “Златоуста” или он не полумиль данных для стрельбы, но он решил действовать самостоятельно.
Второй залп “Пантелеймона” дал “накрытие” — один из его 12-дюймовых снарядов попал в основание передней трубы “Гебена”... Черный дым разрыва слился с желтоватым дымом очередного залпа. Через несколько минуть на “Памяти Меркурия” заметили попадания с “Евстафия” и второй взрыв у кормовой башни — попадание с “Пантелеймона”. Интенсивность стрельбы “Гебена” уменьшилась — уже не 5 орудий участвовало в залпе, а всего четыре, затем три и, наконец, два... Блестящая стрельба расстроилась, снаряды разбрасывались или ложились недолетами. Он пошел на удаление. Выйдя из сферы нашего огня, он начал склоняться к западу. Наша эскадра со своим “парадным” 15-ти узловым ходом угнаться за ним не могла и шла как бы по внутренней дуг круга параллельным с ним курсом, прикрывая гидро-крейсера и дивизион тральщиков. К вечеру “Гебен”, имея до 150 человек убитыми и ранеными и повреждения по корпусу и артиллерии, проскочил в Босфор, удачно избегнув, благодаря своей скорости, атаки нашей подводной лодки. У нас же потерь и повреждений пе было — “Евстафий” не получил пи одного попадания. Неприятельские батареи также пострадали, а бомбардировка вызвала панику в Константинополе. Дарданелльские укрепления, в это время оставались почти без снарядов, но, несмотря на требования германского командования, турки не рискнули передать им хотя бы часть боевых припасов Босфорских батарей. Союзники этого обстоятельства не учли и не использовали ...
Через двое суток флот возвратился в Севастополь. Начальник бригады крейсеров, контр-адмирал Покровский представил командующему флотом подробнейшее донесение о бое. К донесению были приложены данные, касающиеся курсов “Гебена” по выходе из Босфора, его скорость, скорость стрельбы, число выпущенных снарядов, как и где каждый выпущенный снаряд лег, попадания с наших кораблей и подробная схема боя.
Через сутки эскадра, пополнив запасы угля, снова была в море, направляясь к Босфору... Ровно в полдень на “Евстафии” был поднят сигнал — “Адмирал изъявляет свое особенное удовольствие начальнику бригады крейсеров за обстоятельное донесение о бое”. Этот сигнал был “отрепетован” (повторен) всеми судами.
Сменившийся с вахты флагманский штурман лично отнес адмиралу записанный на аспидной доске сигналь. Адмирал прочел его, улыбнулся и протягивая руку одному из своих ближайших помощников по штабной работе, просто сказал: — “Благодарю Вас, этот сигнал — благодарность за блестящую организаций и работу штурманской части”. А затем, взглянув на него поверх пенсне, улыбаясь добавил: “А я вот “клюквенное” варенье варю”.
Это означало, что Адмирал пишет представление офицеров бригады к ордену Св. Анны IV степени, неофициально называемого почему-то “клюквой”.
А.Чернушевич
